Это нужно было хорошо обдумать.
Фрей тщательно завернул кортик в какие‑то пакеты. Случайно приметив свёрток, никто не догадался бы о том, что лежит внутри. Но, открывая камеру, Данкмар настолько нервничал, что развернул часть упаковки прямо на месте. В глубине души он опасался, что Фрей обманет. С осуществлением выбора его зависимость от Данкмара стала чисто эмоциональной, и хотя для Ландвина этот крючок был достаточно надёжным, Данкмар всё же в нём сомневался. Он сам на месте Фрея использовал бы любую возможность, чтобы расправиться с наставником–манипулятором. «Попав при этом в ловушку, — заметил сам себе Данкмар. – У меня есть ещё туз в рукаве». Ландвина ждали кое–какие неприятные новости.
Данкмар написал ему и назначил встречу на четыре. «Вечером» это могло считаться с натяжкой. Данкмар понимал: нельзя торопиться и ни в коем случае нельзя показывать Фрею, что тот необходим ему, но тень Йиррана нависала, как крышка гроба. Данкмар никак не мог повлиять на безумного скитальца, он не смог бы ни убедить, ни умолить его. Он не знал, сколько времени дал ему Йирран, и жаждал как можно скорее получить Копьё. Потом всё будет зависеть от его самоконтроля – мучительно трудная, но всё же выполнимая задача: не думать об убийстве до момента убийства…
И ещё – от удачи.
Данкмару с детства не нравилась концепция «удачи». Она подразумевала, что в каком‑то проценте случаев победителем оказывается тот, кто не заслуживает победы – тот, кто не готовился к ней и даже не знает, как с ней обращаться. Это представлялось несправедливым. При несчастливом стечении обстоятельств разумный подход позволяет удовольствоваться меньшим выигрышем. Только дурак ставит на карту всё, готовый всё проиграть. А сейчас Данкмар оказался именно в таком положении. Его работа, его проект, его жизнь зависела от того, насколько результативным окажется единственный удар лезвия… Оставалось лишь напоминать себе, что не он инициировал ситуацию, и что раздражение ничем ему не поможет.
Всю дорогу до загородной виллы Ландвина он занимался дыхательной гимнастикой, доверив управление автоводителю. Авиетка поднялась выше обычных маршрутов, ложась на прямой курс к горам. Два десятка минут Данкмар не видел в окнах ничего, кроме глубокого неба и безмерно далёких, сияющих снежных вершин. Эйдос, прекрасный и цельный, словно произведение искусства. Частная собственность Данкмара Хейдры. «Я уже выплатил значительную часть суммы, — подумал Данкмар не без удовольствия. – Всё это – моё». Амортизационное кресло под ним сдвинулось, когда машина устремилась вниз. Данкмар попытался представить, как будет чувствовать себя, став безликим: его сознание распространится на всю планету, он станет внимать всему, что происходит, и мягко, неощутимо направлять, куда пожелает… он создаст отличные условия для бизнеса; может, сделает Эйдос финансовой столицей человечества, а может, просто свободной стартовой площадкой… Он запланирует кризисы, не слишком частые и не регулярные: злоба тех, кто принуждён сокращать потребление, и отчаяние тех, кто потерял всё – отличная, сытная и здоровая пища для безликого. Подобные эмоции действительно захватывают целые народы. Вполне вероятно, что он даже сумеет обойтись без крови или удовольствуется естественными самоубийствами. Всё‑таки жертва смертью – это чересчур радикально…
Ландвин вышел на крыльцо, ожидая его, и это тоже порадовало. Но, закрывая дверцу машины, Данкмар испытал смутную тревогу: сегодня Фрей выглядел ещё болезненней. Глаза его покраснели и воспалились, он был небрит и неряшливо одет. С чего это отец–командир утратил свой артистический лоск? Так‑то он готовится встречать важного гостя?.. «Какие новости он мне припас?» – с досадой подумал Данкмар. Меньше всего он сейчас хотел решать проблемы Ландвина. «Надеюсь, это его личные проблемы», — заключил он, широким шагом приближаясь к ученику. Тот с надеждой подался вперёд, бледное лицо его осветилось.
— Идёмте, идёмте же, — порывисто проговорил он. – Я должен… сообщить вам нечто важное.
Хмурясь, Данкмар последовал за ним в дом.
Интуиция и второе зрение словно вскрикнули разом. Он вздрогнул. Предчувствие опасности нахлынуло на полушаге. Мелькнула доля секунды, пока у него ещё оставался шанс отпрянуть, выбежать из коттеджа, возможно, успеть к машине, возможно, поднять её… Этот шанс он упустил и не сожалел о нём. Ему всё равно пришлось бы вернуться. Поведение, достойное испуганного животного, ещё никого не спасло. Оно лишь уронило бы его достоинство. Йирран уже досыта накормил его унижениями. Данкмар подумал только, что нужно было взять с собой кортик.
Дверь захлопнулась.
Замок щёлкнул.
— Это он, — угодливо пролепетал Ландвин и неуклюже согнулся. Движение больше напоминало попытку сжаться и спрятаться, нежели поклон. Данкмар ощутил презрение. Он знал, что Ландвин от многого зависим и во многом уязвим, но Ландвин на зависть эффектно умел преподносить себя. Он казался человеком эмоциональным, но целеустремлённым и уверенным – и гляди‑ка, так быстро впал в подобострастие и ничтожество… Постыдная слабость, пускай и перед одной из безликих древних. Живым существам безликие внушают естественный страх; этот страх, подсознательный и звериный, легко обуздывается тренированной волей.
Она стояла на широкой лестнице, строгая и ошеломительно прекрасная – гостья отца–командира Фрея, которая не была ни прихожанкой его, ни даже человеком. «Я не понял этого при дистанционном разговоре, — отметил Данкмар. – Неудивительно: их можно видеть только вторым зрением, а по телефону оно не транслируется. Удивительно другое: Фрей в это время был в ризнице. Как она смогла войти в храм?!» Потом он вспомнил, что даже скверное потоковое видео не могло скрыть поразительной красоты и эротической притягательности суккуба. Сейчас, вблизи, впечатление усилилось во много раз. Данкмар оценил иронию безликой, выбравшей для воплощения образ едва ли не монашенки – юбка в пол, грубый китель, жёсткий воротничок под горло. Действительно, зачем ей, чистому сгустку сексуального влечения, внешняя атрибутика? Любопытно было следить за собственными инстинктами: боязнь и желание смешивались в причудливых пропорциях.