Она переплела пальцы у подбородка и крепко сжала их. Закрыла глаза, обращаясь к Любимой уже не словами Догм, а всем своим существом. Потом, через несколько мгновений, опустила руки. Ушла знобкая дрожь, ушло напряжение, и не было более страха. Лёгкая улыбка коснулась её губ.
Теперь Ликка знала, что делать.
Почти стемнело. С восьмидесятого этажа гостиницы «Эйдос» Ньюатен был похож на поле, засеянное звёздами и туманностями: рукотворные огни соперничали с огнями неба. Не было и луны – её место занимала «Астравидья», маленькая и яркая. На западном горизонте догорал лиловый и синий свет.
Хлопнула балконная дверь. В номер ввалился Хара, поглядел по сторонам, помотал рыжей башкой и издал краткий рык.
— Где этот? – потребовал он, не уточняя.
— Ушёл, — безмятежно ответил Лори. – Но недалеко и ненадолго. Скоро вернётся.
Хара уселся на пол.
— Как меня всё достало, – процедил он, оттягивая ошейник и скребя ногтями кожу под ним. – Я скоро начну завидовать собственным копиям. Они, по крайней мере, чем‑то заняты.
Лори опустил ресницы.
— А чем заняты поборники истинных вер? – он кивнул в сторону балконного окна. – Обеих.
— Последний разум потеряли, — буркнул Хара, — с топорами по улицам бегают, как маленькие дети.
Мунин тихо засмеялся в углу. Лори потемнел лицом.
— И всё же я считаю, что мы должны вмешаться, — сказал он. – В этом локусе столько ненужного и бесцельного страдания, что у меня сбоят третичные мосты. Мунин, скажи мне.
— Что?
Лори поднялся из кресла. Его распущенные волосы падали до колен. Каждый волосок словно был тонкой проволокой люминофора: пряди излучали собственный золотой свет, более яркий, чем электрическое освещение номера. Сам Лори в ореоле этого света казался полупрозрачным.
— Моя природа требует исправить и излечить всё, с чем могу совладать я, и заставить тебя помочь мне.
Мунин поморщился, но не ответил.
— Артур знает об этом, — продолжал Лори, — и затребовал меня у отца не для того, чтобы валяться у меня на коленях.
— Лори, это очень примитивная манипуляция.
Лори фыркнул.
— Мои манипуляции ты до сих пор ни разу не отслеживал, брат мой Мунин. Я о другом. Если нельзя исправить, нужно хотя бы прекратить – прекратить бессмысленное страдание живых существ. Если необходимо, уничтожив их. Это милосердие. Не для этого ли отправлен сюда Хара?
Красный Пёс издал неопределённый звук, означавший неопределённые чувства. Мунин посмотрел на Лори.
— Возможно, — сказал он. – Далее всегда следует некое «но».
— Тебе ведом замысел, — сказал Лори. – Я хочу знать. Я хочу знать, что мы на самом деле должны здесь сделать.
Мунин уставился в пол.
— Спроси у Артура.
Настал черёд Лори морщиться.
— Он не ответит. Но даже Харе ясно, что он ждёт чего‑то. Мунин, чего мы дожидаемся?!
Ворон состроил мрачную мину, а потом демонстративно отвернулся. Лори сокрушённо покачал головой. Хара улёгся на ковёр и пристроил подбородок на руки.
— Это Лори, — проговорил он с усмешкой. – Он сделает тебя лучше. Даже если ты не хочешь. Особенно – если не хочешь. Мунин, скажи хотя бы, сколько ещё ждать?
Лори покосился на собрата, в глазах его мелькнуло одобрение; он не думал получить поддержку от Пса.
— Сколько мне ещё мотыляться в этом теле? – тем временем продолжал недовольный Хара. – Я не люблю человеческий облик. Я люблю быть собакой. Но если я стану собакой, этот недоделок начнёт меня гладить! Я похож на… на кого‑то, кого можно гладить?!
— Я могу тебя погладить, — нежно сказал ему Лори.
— Ты – можешь, — признал Красный Пёс с отвращением. Потом немного подумал и злорадно прибавил: — Но ты не считаешься. Ты – не человек. Есть только один человек, который может меня гладить. И это даже не хозяин.
— Хара, ты прикидываешься, — поддразнил его Лори. – На самом деле в глубине души ты добрый.
— В глубине души я как раз злой. Я просто от тяжёлой жизни стал философом.
— Вот как? И что тебя тяготит?
Пёс перекатился на спину и раскинул в стороны мускулистые руки.
— Представь, что тебя написали как самое мощное орудие разрушения во всём Море Вероятностей, — сказал он, рассматривая люстру. – Но в обозримом будущем тебе вряд ли удастся разрушить хотя бы что‑нибудь. Обычно тебя показывают издалека, и этого достаточно, чтобы публика обгадилась. Я примерно догадываюсь, кому меня будут показывать здесь. Но я хочу хотя бы перестать надеяться на то, что меня спустят с цепи.
— Мунин? – окликнул Лори.
Ворон поколебался и ответил:
— Этого нельзя исключить.
— Знаю я тебя, — проворчал Хара. – Ничего никогда нельзя исключить. Назови число.
— Десятипроцентная вероятность. То есть на самом деле нельзя исключить.
— Ого! – отозвался Хара. – Это радует.
Лори нахмурился.
— Хорошо, — согласился он, и в мягком его голосе проскользнули угрожающие нотки. – Будем добывать информацию из нашего брата Мунина по кусочку.
Вид у Ворона сделался обречённый.
— В чём логика происходящего? – спросил Лори. Наградой за формулировку был удивлённый взгляд собрата.
— Здесь нет логики, — ответил тот. – Система копировалась неаккуратно, потеряла часть важных сегментов, упала, была поднята, упала ещё раз, ещё, ещё, её подпёрли стулом, обмотали изолентой и напихали в неё хлебного мякиша. Какая здесь может быть логика?
— Как ты цветисто выражаешься, — сказал Хара.
— Это от досады. Мне не нравится то, что здесь происходит.
Синие глаза Лори расширились, весь облик его в единый миг переменился, выразив страстную целеустремлённость. Лори подался к брату–Ворону и заговорил вкрадчиво: